Будем рады помочь вам
Сайт для свободных писателей и написателей
Конец света
21 декабря я забил на работу. Вместо того, чтобы наспех проглотить бутерброд, запить его чашкой чая и бежать в опостылевшую автомастерскую, где меня ждут разобранные двигатели, мятые бамперы и севшие аккумуляторы, я залез в горячую ванную, закурил сигару и, попивая коньяк прямо из горлышка, откисал, пока не стала остывать вода. Потом тщательно выбрился, уложил волосы гелем и феном, и остался вполне доволен собой, посмотрев в запотевшее зеркало.
Надел новую, специально купленную для этого случая рубашку, выходные брюки, новые носки. Галстук решил всё-таки не надевать. Не люблю я галстуки. И так сойдёт.
Позавтракал яичницей с огромным куском жареного бекона. Не успел допить кофе, как раздался телефонный звонок.
– Ты почему не на работе? – услышал я недовольный голос босса.
Я назвал его придурком и сказал, что только идиот в день конца света выйдет на работу. Он было возмутился, но я послал его матом и отключился. Телефон зазвонил снова. Хорошо, что я не стал сходу материться в трубку, потому что это звонила мама.
– Сынок, как у тебя дела?
– Отлично, мам. Как у вас погодка?
– Конец света. Двадцать градусов жары в декабре – это точно конец света.
– Мам, не забивай себе голову этой чепухой. Какой конец? Какого света?
– Сынок, на всякий случай, мало ли что…я тебя люблю, и это…прости, если что.
– Ма, и я тебя люблю, но как бы рано прощаться. Всё будет нормально.
– Я вчера была на кладбище. Отца проведала. Может, завтра уже свижусь с ним.
– Мам, прекращай. Неужели ты веришь в эти глупости?
Мой тон вряд ли был убедительным. То, что творилось последние месяцы на планете – все эти катаклизмы и революции, катастрофы и кризисы, климатические аномалии не оставляли ни малейшей надежды. Все вокруг только и говорили о надвигающемся апокалипсисе. Кликуши и масс-медиа только и говорили, что о двадцать первом декабря, дне, когда всё это безобразие закончится.
Я подошёл к окну и увидел надвигающуюся чёрную тучу, неминуемо поглощающую остатки неба.
Что ж, наверное, это правда, и это последний день моей жизни, и жизни вообще. Что ж, нужно тогда провести его с толком, чтобы было что рассказать ангелам на небесах или чертям в преисподней. Это уж как карта ляжет.
К концу света я приготовился основательно – холодильник был забит всякими вкусняшками, которые я не успел попробовать до этого дня. Две бутылки настоящего французского шампанского, пять бутылок коньяка. Закуплена коробка батареек на случай отсутствия электричества. Не умирать же мне в полной тишине. Я даже набросал на плеер сборник моих самых любимых песен. Боже, как мало у меня радостей в жизни – жратва и рок-н-ролл. Конечно, ещё и книги. Но умирать с томиком Блока в руках показалось мне перебором.
Нет, была у меня ещё одна радость. И сейчас я должен решиться. Собраться и сделать то, что я постоянно откладывал на потом, а, если честно, то и не верил особо в успех. Так, фантазировал и мечтал, но сейчас – что мне терять. Сейчас самое подходящее время.
Девушка жила на три этажа выше. Её звали Марина и она была чертовски хороша. Мы здоровались с ней чисто по-соседски, и я видел, что не являюсь объектом её грёз. Сколько раз я собирался заговорить с ней, но постоянно тушевался. Но сегодня – последний шанс, который я не имею права упустить. Другого случая, скорее всего не будет.
Я вышел в подъезд и тут, как назло, на лестничном пролёте встретил Пашку Синяка, который курил, сидя на корточках.
– О, привет, – сказал Пашка, – слышь, Серёга, у тебя выпить ничего нет? Пошёл в магазин – всё закрыто, погода дрянь, трубы горят. А ещё говорят про этот…про конец. Не хочется трезвым помирать. Мне бы хоть чекушечку.
Мне стало жаль его, и я вынес ему бутылку коньяка. Настоящего, французского. Всё равно, мне пять бутылок не осилить.
– Брат, ну ты даёшь? Это правда, мне?
– Тебе, тебе.
– Так, может, вместе разопьём? А то пить самому как-то…
– Нет, прости. У меня другие планы.
Пашка, всё ещё не веря своему счастью, побежал домой, прижав к сердцу заветную бутылку. А я пошёл наверх. Не было ни волнения, ни боязни облома, ни сомнений. Я сразу нажал на звонок.
Открыла Марина, и я сразу пошёл в атаку.
– Пойдём ко мне, – сказал я, и сам удивился своей смелости.
– Ты такой нарядный, – улыбнулась она.
– День такой.
– Ну, тогда и я сейчас наряжусь. Жди, буду через час.
И она закрыла дверь.
Час тянулся мучительно долго. Я курил, стоя у окна и смотрел, на разбушевавшуюся стихию. Туча заволокла всё неба, потемнело, ветер гнул деревья. Дождя не было, но где-то далеко гремело, и горизонт окрашивался кровавым заревом. Улица была пустынна, и я подумал, что, возможно, уже все умерли, что это и есть тот самый конец, и сейчас и у меня остановится сердце, или я вспыхну факелом, или с неба спустятся грозные ангелы, схватят меня за волосы и перережут глотку, а потом сбросят в разверзнувшуюся кипящую бездну.
Но ничего не случалось, только ураган за окном, гремящий карнизами и бьющий в стёкла.
Она пришла. В вечернем чёрном платье, таким неуместным в моей холостяцкой однокомнатной квартире. Она робко улыбнулась и присела на диван. И я забыл обо всём, и плевать я хотел на конец света. Я даже был благодарен ему за то, что он дал повод для нашего свидания.
И очень уместно вырубилось электричество.
Свечи, шампанское, музыка на фоне кромешного ада. Казалось, что мы остались одни на всей планете в маленькой, зависшей над бушующей стихией капсуле однокомнатной квартиры. И страсть выплёскивалась нескончаемыми волнами, страсть отчаяния, как последний вдох.
А потом мы стояли у окна и смотрели, как рушится мир. Сотни молний разламывали небо, небо озарялось самыми зловещими цветами, деревья не выдерживали напора и падали, как сломанные спички. Дома стояли, таращась на весь этот ужас мёртвыми чёрными окнами.
Всё казалось таким мелким, беспомощным и несущественным. И совсем не важно, погибнет этот мир или нет.
Я рассказал Марине о своих фантазиях – о том, что мы были семьёй, и у нас была дочка, такая же красивая, как мама, даже ещё красивее, и мы жили в доме с большими окнами, стоящем на лесной поляне. Она смеялась над моими словами и призналась, что вообще не замечала меня и никогда не мечтала о встрече со мной. И мы опять пили и занимались любовью под какофонию конца света, который особо и не торопился наступать.
– Тебе страшно? – спросил я.
– Не знаю. Наверное, уже нет, – она поцеловала меня в щёку. – Мне хорошо.
Она положила голову мне на плечо и уснула. А я лежал, тупо уставившись в потолок и пытаясь разобраться в чувствах. И так и не понял, страшно мне или хорошо. И потом уснул.
| Все записи автора | 12 |
Дары Богов
Император Всея Галактики и Прилегающих Территорий, Мудрый и Непревзойдённый, Великий Упс нежился после утренней реинкарнации в потоках мю и ню излучений, когда в его ауру ворвался голос Тайного Советника Хитроумного Гра.
– Приношу массу извинений, о, Мудрый и Великий Император, – голос заискивающе извивался, – но дело, не терпящее отлагательства…очень срочное дело, галактической важности.
– Как всегда не вовремя, – вздохнул Император и вышел из эфира, недовольно посмотрел на посетителя и указал ему на стул. Сам сел на трон, надел корону, окутав себя облаком серьёзности и сосредоточенности.
-Знаю, знаю…не вовремя…да. А что сейчас вовремя? Такие времена настали, не то, что раньше…
– Ну, что случилось, Хитроумный Гра?
– Плохие новости, о, Непревзойдённый, очень плохие…кто бы мог подумать…даже предположить не могли, что такое когда-нибудь…в общем, вернулась ревизионная комиссия с планеты Пук…это на самом краю, на границе, на хвосте завитка…периферия, знаете ли. Кто бы мог подумать. Хотя, все неприятности приходят из мест отдалённых… там контроль ослаблен. Что там контролировать, в такой глуши? – думают беспечные. А оттуда всё и ползёт… вся грязь, всё зло лезет. И вот, опять… недосмотрели, упустили, прозевали.
– Ближе к делу! – Император не любил неприятностей и предпочитал поскорее вернуть стабильность и покой.
– Да, да, конечно… Ближе к делу. Куда же ещё ближе? Мы покинули эту планету, даже не оставили наблюдателей. Наши интересы там закончились, что нужно было – получили, и всё…что там делать? Базы свернули, порты заморозили… ничто не предвещало… Местное население – дикари, уровень интеллекта – Зы, степень цивилизации – Орн, низшая форма разума. Подстраховались, конечно. Заразили их религией, самой примитивной – думали, что законсервировали надолго. А тут прилетают ревизоры, и что бы вы думали? Это просто невозможно!
Тайный Советник говорил тихо, постоянно оглядываясь, будто кто-то мог подслушать. Его голос просто льнул к Императору.
– Я устал от твоей трепотни. Или говори, или уходи, – рявкнул Великий Упс.
– Я говорю… говорю… разве я молчу? Я говорю… обстановка такая – эти Пук-аборигены открыли законы гравитации. И антигравитации. Это катастрофа.
Аура Императора заиграла всеми цветами радуги. Молния прошла от верхней макушки к нижней, осветив ослепительным блеском тронный зал. Великий Упс еле сдержался, чтобы не рассеяться от ярости и удивления.
– Это как?! Как это так?! Что значит, открыли? С уровнем интеллекта Зы они даже банку маринованных тампристинов открыть не смогут! А ты говоришь – гравитацию!
– Не знаю…не знаю…понятия не имею, как… Конечно, случайно… да, случайно, не иначе. Иначе, как бы они открыли? Иначе – никак. Ничего бы у них не получилось с уровнем Зы. Тут вы правы, о, Могучий и Справедливый. Закон случайностей и вероятностей сработал. Как говорят – раз в году и назорг купается. Но, тоже поймите… мы тоже не принимали мер… прямо у них на глазах строили взлётные полосы, телепорты, торсинные передатчики…прямо на виду. Блоки каменные дуновением ветерка у нас летали, куда надо и становились, куда надо. А они всё видели…мы же у всех на виду… да. А они тоже ведь не дураки…нет…совсем не дураки…хоть и Зы. Это вам не те, разумные капли на планете Грук. Они миллиарды лет будут каплями быть в своих кислотных болотах, и что с ними сделается? Им хорошо, и нам хорошо…они нас не трогают, а мы их. А эти всё копошатся, копошатся…всё ковыряются…корешки выковыривают, флору и фауну уничтожают. Всё едят что-то, жуют и жуют… вот и дожевались… Посмотрели, как мы строимся и тоже пробовать начали… наверное…вот, и допробовались. А, может, случайно получилось.
– Насколько далеко зашло?
– Нет, нет, не далеко. Единичные случаи. Но вы же знаете, если найдут закономерность – считай пропало. Оглянуться не успеем, как они уже будут летать по всей галактике, как семена прукстина. И заражать, заражать… расселяться везде… а кто им запретит?
– Плохи дела! – Император задумался, нервно шевеля ложноножками. – А что, если их того… ну, того…раз и всё…и никаких проблем?
– Нет, нет, нельзя, – зашептал Гра. – Вы что? Конвенция, всякое такое, запрет на истребление. Зелёные нас сожрут. Нельзя!
– А если астероид случайно изменит траекторию, а?
– Нет, нет…а если узнают? А ведь узнают же…слухи пойдут, кто-то да проболтается. А не проболтается, так догадается. Что тогда? Верховный совет Императоров нас в такие тиски зажмёт… нет, ни в коем случае.
– И что делать? Делать что? Мы не должны допустить.
– На данном этапе никакой опасности нет… пока они догадаются… сейчас большее, что они умеют – полетать низенько-низенько, ну, или поднять небольшой груз. Но запускать нельзя… ни в коем случае. Нельзя, да.
– И?
– И. И вот. Вот – решение проблемы!
В воздухе возник полупрозрачный клубок, он стал всё больше сгущаться и приобретать форму. И вот на пол упал диск, нанизанный на короткую ось.
– Вот! – гордо произнёс Советник. – Изобретение наших умельцев из Лаборатории Гуманитарной Помощи.
– Что это за? – спросил Император с непониманием.
– Колесо! Назвали его так – ко-ле-со!
– И?
– И. Просто «колесо»! Оно полностью отобьёт у Пук-аборигенов заниматься развитием изучения и использования прикладной гравитации.
– Да? И каким это образом?
– Всё очень просто. Для чего им это нужно? Для перемещения и перевозки грузов. Так вот – колесо проще, удобнее и доступно каждому. Мы-то знаем преимущества использования антигравитации. А для них это очень сложно, энергоёмко. Пока они не узнают основные секреты технологии. А они узнают… я говорил же – ковыряют всё…всё им неймётся. Но колесо всё изменит. Они сразу забросят эту антигравитационную ересь и соорудят себе всякие телеги, тачки, кареты, автобусы и паровозы. Им хорошо, и нам хорошо. Колесо навсегда отбросит их назад. Они станут мыслить, развиваться, строить, решать проблемы, используя идею колеса. На том и загрузнут. В их гены на века врастёт это изобретение. Они не смогут мыслить иначе. Из прогресс пойдёт по тупиковой ветке и навсегда уведёт от полётов по галактике. На колесе далеко не улетишь, а иначе они мыслить не смогут.
– Хм, Советник, вы уверены?
– Конечно! Рождённый ездить летать не сможет. Религия, которую мы им подсунули…она как-бы слишком гуманитарна, и когда-нибудь перестанет играть важную роль. На определённом уровне развития они поймут, что пора отказаться от сказок. Мы, конечно, будем апгрейдить и её, подгоняя под меняющиеся реалии, но это не сможет продолжаться вечно. Да и кроме как помолиться, принести жертву и поцеловать конечность жрецу, у них масса других забот, и им придётся с ними справляться. А тут – хоп, вот оно – колесо! Но это ещё не всё! Мы подготовили для них целый пакет для подстраховки. Контрольный и не один. Аналитический отдел просчитал, что если всё пойдёт по плану, они себя сами уничтожат.
– Интересненько, что вы там им подготовили.
– Пожалуйста – хит! Математика!
– Это что за?
– Мышление цифрами. Эта бомба хуже колеса. Сложно объяснить, да оно вам и не нужно. Счёт, цифры, умножение, вычитание и прочие синусы уведут их совсем уже далеко от правильного пути. Весь последующий процесс развития пойдёт с использованием математики. Совершенно ненужная наука, даже вредоносная. Там, где просто нужно взять и полететь, они будут считать, считать, считать, вычислять…внешне это будет казаться удобным и просто необходимым, но вгонит прогресс в материальную сферу, что есть полный тупик. Дальше – медицина.
Гра извлёк прямо из воздуха несколько пузырьков.
– Что за?
– Пока это отвары из растений, произрастающих на Пуке. Вот это…это лечит от боли…это…это заживляет раны…это спасает от поноса…это…в общем, от каждого недуга будет лекарство. Пока в такой доступной форме. Потом лечение станет целой наукой. И они забудут, что могут лечить себя сами одним только усилием воли. А потом, мы надеемся, они вообще потеряют способность жить вечно. И начнут умирать. То есть, то, что должно их лечить, будет их убивать. Они потеряют способность самовосстанавливаться. Легче выпить отвар, и снять симптомы, чем лечить себя своей волей. Ведь для этого им приходится соблюдать диету, делать всякие упражнения, выдерживать режим. А тут – бульк…и ничего не болит.
– Очень интересно, ещё что-то?
– Электричество! Совершенно тупой вид энергии. Познав его, они уже никогда не узнают, что её можно черпать из всего, если нужно. А тем более, не узнают, что в идеале – вообще не использовать никакую энергию. Что она просто не нужна для существования. Лишние хлопоты.
– Конечно! Деньги! Мы назвали их так… деньги…да! Величайший стимул для прогресса. Он прогресса, идущего по неверному пути! Деньги уведут их быстро и далеко от развилки истин. Соревновательство, потребительство, материальные ценности, накопительство, алчность, азарт. Раскол в обществе, войны! Они станут жить ради денег. Деньги нужны им будут каждый день, много или чтобы прожить день. Но они будут думать о них, а не о дао. Ради денег с помощью матеметики они сотрут себя в лица планеты. Это будет долгий путь. Но конец один – конец! А чтобы у них совсем не было времени скучать и хотеть вернуться к истине – вот ещё…спорт, искусство, интернет, телевидение. Это будет позже…намного позже, но будет обязательно. Тысяча и одно удовольствие. И они будут бултыхаться в этих удовольствиях, как экскременты в пробитом льду.
Тайный Советник с шёпота перешёл почти на восторженный крик. Он порхал по залу, извлекая из ниоткуда и бросая на пол мячи, скрипки, книги, шахматы, сборники кроссвордов, помады, бутылки, шприцы, мониторы, телевизоры…
– Это всё – итог работы наших аналитиков. Вот к этому придут аборигены…вот к этому. К этим смешным ненужным вещичкам, которые заменят им счастье, гармонию, бесконечность и любовь. Ради этого они покончат с собой. Раз и навсегда! И не нужен никакой астероид.
– Что ж, мой дорогой Советник. Если это сработает, это будет самая великолепная диверсия за всю историю Галактики. Если сработает.
– Даже не сомневайтесь. Экспедиция уже ждёт сигнала для отправки. Я лично проконтролирую. Вылетаем прямо сейчас. Позвольте откланяться. Пожелайте мне удачи!
– Желаю.
Гра взлетел, просочился сквозь эргопотолок, превратившись в маленькую зелёную точку. К нему тут же присоединились ещё множество таких же точек, и они устремились в розовую бездну космоса.
Император довольно хрюкнул и задремал в кресле. Перед сном он успел подумать, что неплохо бы ещё заняться и разумными каплями с планеты Грук. На всякий случай.
| Все записи автора | 12 |
Удовлетворитель спроса
– У меня дома не курят.
– Даже после такого перепихона? – Она снова легла в кровать и укуталась в простынь.
– Особенно после… Не переношу табачный дым.
– Может, сделаешь исключение? Или можно на балконе?
– Прости. Придётся потерпеть. Правило – есть правило.
– Ты просто бука.
Я поцеловал её в щёку и стал натягивать брюки.
– Мне нужно уйти. Еда в холодильнике. Кофе в верхнем шкафчике. Халат и полотенце в ванной. Пульт от телевизора – вот. Больше ничего не трогай, ладно? Я ненадолго.
– Я буду скучать.
Мы познакомились четыре часа назад в клубе. Она вынырнула из цветного, мелькающего табачного облака, и потащила танцевать. Я не сопротивлялся. От неё пахло ванилью и цветами, волосы щекотали моё лицо, и я поцеловал её, долго и жадно, сожрав всю помаду. Плевать на музыку: мы просто стояли и целовались. Она сняла меня, как дешёвую шлюху, но разве я был против? Нисколько.
Дальше всё завертелось – такси, моя квартира, срываемая и разбрасываемая одежда, секс в душе, в коридоре, в кровати. Я тонул в ванили и цветах.
Но вот я вынырнул, чтобы набрать воздуха в онемевшие лёгкие. Калейдоскоп остановился, цветные стекляшки замерли, прекратив кружить голову безумными узорами.
Она лежала, такая сытая и уютная, как кошка, и я не знал её имени.
– Возьми зонт, – сказала она. – Я буду ждать.
В окно царапался дождь.
Она даже не спросила, куда я ухожу почти в час ночи.
Зонт я не взял – надел куртку с капюшоном. Идти недалеко – в соседний дом. Они должны быть там. Тем более, в такую погоду.
Дождь моросил, скупой и мелкий. Во всём доме свет горел только в моих окнах, бросая жёлтый лоскут на дрожащую лужу. Интересно, что сейчас делает эта безымянная девица? Нежится в постели, пьёт кофе или шарит в поиске денег?
В темноте я уже не разбирал дорогу и один туфель всё-таки зачерпнул воды. Но это мелочи. Зайдя в подъезд, я замер, как легавая, прислушиваясь к немому дыханию спящего дома. И услышал их. Шёпот, топтание, сдавленный смешок – набор мелких, несущественных звуков, которые в полной тишине набирают силу и бьются о стены, изрисованные безграмотными граффити, отражаются от ступенек, дрожат в грязных стёклах и наполняют собой всё пространство. В шуме дня такие звуки вообще не существуют, и оживают только в ночной пустоте.
Они где-то между шестым и восьмым этажами. Пару минут привыкаю к темноте. В кармане лежит фонарик, но боюсь спугнуть их, и иду наощупь, стараясь ступать как можно тише.
Их трое. Один сидит на лестнице, опустив голову к коленям, свернувшийся в позу эмбриона. Он слегка раскачивается и что-то скулит под нос. Включаю фонарь и направляю на одного, вырывая из тьмы худое бледное лицо с какой-то язвой на щеке. Оно замирает в ослеплённом недоумении. Третья тень срывается с места и мчится вверх по лестнице. Пусть. Слышу, как он стучит по кнопке вызова лифта, но безрезультатно. Такие уроды, как он, давно сняли мотор и на вырученные деньги купили себе ширку. Так что – куда он денется?
Лицо в пятне света приходит в себя и оживает:
– Ты чё, чувак? Убери прожектор, да?
Парню лет восемнадцать-двадцать, хотя, сложно разобрать возраст наркомана. Одни в двадцать выглядят на пятьдесят, другие – в пятьдесят на двадцать. Но он одет в какое-то молодёжное дерьмо. На голове шапочка-гондон с вышитым листом конопли. Жидкая щетина, серьга в ухе.
– Прости, – говорю я и опускаю фонарь. Луч падает на пустые сигаретные пачки, окурки, разбросанные шприцы. Это логово, это их нора. И всем наплевать. Те, кто живёт здесь, запираются на десятки замков, отрезая свой тихий мир.
Парень переминается с ноги на ногу, руки живут своей жизнью, как две вялые змеи.
– Чё надо? – в голосе дрожь. Он боится и нервничает. Опасный коктейль. Можно ждать, чего угодно. Делаю шаг назад.
– Ничего, – отвечаю я. – Поговорить.
– Ты мусор? – голос повышается. Главное, чтобы он не зашёлся в истерике и не начал вопить на весь дом. Я прикладываю палец к губам – тише.
– Нет, я не мусор.
– Тогда… – он посылает меня сплошным матом. Он думает, что страшнее мента только два мента.
– Мне просто поговорить.
– Ты, поцек, вихнулся?– парень расслабляется и пытается занять верх, он уже не чувствует опасности. Он теряет нюх. – Давай, вали отсюда, пока ходули целые.
– Что с ним? – киваю на эмбриона.
– Тебе чё? Сидит пацан и сидит себе…Чё надо?
– Что же вы делаете, ребята? Вы же убиваете себя. Вы же совсем молодые.
Парень криво улыбается.
– Слышь, ты, гной, только давай без выводов и моралей. Всё – поговорили, пока.
– Вы же не жильцы. Зачем вам это?
– Тебе-то что?
Парень пританцовывает, он скоро сорвётся и попытается меня ударить. Они все срываются.
– Давай поговорим.
– Дядя, сдрысни на хер. Не о чем нам…
Он не успевает договорить – я бью его в солнечное сплетение, и он сгибается пополам, подавившись недосказанными словами. Пытается набрать в лёгкие воздух. Я хватаю его за воротник и усаживаю на ступеньку рядом с его невменяемым товарищем.
– Знаешь, где твой сосед по ступеньке? Он уже умер. На время. Это называется деперсонализация. Его здесь нет. Только тушка. А он мёртв. Откуда такая тяга к смерти?
Он не отвечает. Для слов не хватает воздуха.
– Ты тоже почти мертвец. Эндофрины разрушают твой мозг, уксусный альдегид сжирает твою печень, иммунитет падает до нуля. Любая срань тебя может убить. Что это у тебя на щеке? Что? Ты уже гниёшь. Тебе не жаль себя? Если честно, мне наплевать на твою жизнь, но почему тебе наплевать? Я просто хочу знать. Это всё, что мне нужно. Это всё, о чём я хотел поговорить. Неужели ты не хочешь жить? Жизнь – миг полёта из одной дыры в другую. Из одной пустоты в другую. Этот миг – подарок тебе. Щедрейший подарок, а ты с ним вот так…
– Что тебе нужно? – сипит он, глядя на меня исподлобья.
– Хочу тебе кое-что предложить.
– Что?
– Сначала ответь – тебе действительно наплевать на свою жизнь? Наплевать, или нет? Можешь встать?
Парень хватается за перила и встаёт. Прислоняется к стене, всё ещё прижимая руку к груди.
– Ты кто? – спрашивает он.
– Я? Я – что-то типа Санта-Клауса. Я исполняю желания. Только нужно очень захотеть. Кто-то сказал – я всего-лишь удовлетворяю спрос. Люди боятся своих желаний, или стесняются их.
– Ты о чём? Что ты несёшь?
– Не важно. Представь, что будет, если печень поместить в кислоту. Она расползётся, как сопля, она превратится в изъеденную губку. Это так. Представь,что это твоя печень.
– Иди в жопу. Тебе что от моей печени? Моя печень – что хочу, то и делаю. Может, я хочу себе губку! Не твоё дело!
Нож уже у меня в руке. Выкидушка с широким лезвием, на котором есть даже кровосток и зазубрины. Нажимаю на накладку – глухо щёлкают пружина и фиксатор. И сразу же бью в бок, туда, где разъеденная кислотами печень. Бью ещё, и ещё, чтоб наверняка. Парень смотрит удивлёнными глазами, ещё не понимая, что происходит.
– Давай, присядь, – тяну его за рукав и он оседает на ступеньки, кровь льётся на его брюки и на туфли. – Ты же этого хотел? Ты же хотел, чтобы твоя печень превратилась в говно? Ты же хотел умереть? Так что, считай это подарком. Удовлетворением спроса. Как ты думаешь, твой товарищ не против будет такого сюрприза? Что ты молчишь? Ты даже спасибо не скажешь?
Он ничего не говорит. Он завалился на спину и смотрит в чёрную пустоту ночи, грея ладони в крови.
– Ну, что, дружок? – обращаюсь ко второму, который так и не пришёл в себя и витает где-то в чужих мирах, бросив на произвол судьбы беспомощное тело. Пусть витает, ему больше не куда будет возвращаться. Загоняю нож в шею. Тело оживает на минуту, чтобы слить чёрную, ненужную кровь. Это мне уже не интересно.
– Эй, парень, – говорю третьему сбежавшему. Знаю – мне не нужно кричать, он всё прекрасно услышит, – я хочу с тобой поговорить. Мне подняться, или ты ко мне спустишься? Ну, ладно, я сейчас поднимусь.
Только бы он не стал орать.
| Все записи автора | 12 |
Ананасная мечта
Ананас был тождественен приключенческим романам, которые так любил Женя. Жюль Верн, Майн Рид, Стивенсон. Далёкие страны, горы, утопающие в облаках, бушующие моря, непроходимые смачно-зелёные джунгли, полные опасных тварей и диких аборигенов. Можно было почитать, даже посмотреть кино, но попробовать на вкус романтику путешествий позволяла лишь фантазия. И от этого томила бесполезная тихая тоска по несбыточным мечтам. Другое дело, если бы ананасов вообще не существовало, было бы намного легче, а так – сама мысль о том, что какие-то голозадые туземцы обжираются этими плодами, как мы макаронами, возмущала и требовала справедливости. И где-то была густая тень джунглей, истерические вопли попугаев, жёлтые воды Амазонки, в которых злобные пираньи пожирали ужасных крокодилов, пятнистые орхидеи и бабочки размером с крупную ворону, восьмиметровые анаконды и папуасы в боевой раскраске. И ананасы.
На фоне бакинских грязных улиц, мелкого скучного моря, каспийских дюн и уродливых нефтяных вышек, постоянных ветров, швыряющих в лицо горсти песка и пыли, выбеленного пустого неба тот мир казался ещё отдаленнее и нереальнее, и его существование было ещё обиднее. В принципе, если задаться целью, то вполне возможно побывать в далёких краях, повидать мир и объесться экзотических фруктов. Но это в принципе. А в реальности пацану из простой небогатой семьи такая перспектива вряд ли светила. И Женя это понимал, и смирился, и убедил себя, что вполне достаточно впечатлений от прочитанных книг и картинок, на которых изображён странный, похожий на пузатую пальму, загадочный и недосягаемый плод. Лучше, чем ничего.
Конечно, ананас не был идеей фикс. Кроме него много вещей тревожили воображение своей недоступностью. Например, джинсы, которые стоили три маминых зарплаты, и даже за эти деньги попробуй достань их. Или цветной телевизор, когда у них даже чёрно-белого не было. Или девчонка с соседней улицы, которая никак не реагировала на его попытки обратить на себя внимание. Где-то в другой плоскости, в иной реальности, в восьмом измерении, видимое, но зуб не ймёт.
Однажды Женя прикоснулся к своей мечте. Чудо почти свершилось. Кто-то принёс матери банку консервированных ананасов. Жуткий дефицит, доступный только элите и всяким прохиндеям. Мальчик в это время гостил у тётки, и его дожидаться не стали, банку открыли, содержимое поделили честно и Жене оставили. Но младшая сестра понемногу крала из банки, совсем по чуть-чуть, откусывала по маленькому кусочку, чтобы незаметно было. И когда Женя вернулся домой, мать небрежно бросила: «Там мы тебе ананас оставили. Возьми, если хочешь». Так сказала, будто «пойди, воды попей» или «эка невидаль – ананас». Женя бросился к холодильнику, схватил зелёную консервную банку, отогнул прикрытую крышку и увидел на дне совсем маленький кусочек, величиной с фалангу пальца, плавающий в десяти граммах сока. Сестричка подточила почти всё. Но это было не важно. Главное, что можно ощутить вкус и запах, попробовать на зуб. Ожидания себя оправдали. Именно таким и должен был быть вкус у этого плода, выращенного под палящим тропическим солнцем в далёкой прекрасной стране. Но эта капля растаяла, оставив запомнившийся на всю жизнь вкусовой фантом.
| Все записи автора | 12 |
Восемь и одна смерть
– Держи, горемычная, – старушка достала из сумки булку и протянула Зине.
Та взяла, не поднимая глаз, кивнула в знак благодарности. Но есть не решалась. Ей было стыдно показать свой голод.
– Ну, ладно, ты кушай-кушай. Когда ела последний раз?
У Зинаиды не было ответа на этот вопрос. Еда и время находились в разных плоскостях сознания. Понятие времени было настолько размыто и тяжело осознаваемо. Зина давно потеряла отсчёт минут, дней, лет. Она не знала, какое сейчас число какого месяца какого года. Не знала, сколько ей лет. Движение солнца, смена дня и ночи перестали быть мерилом. Время, бесполезное и ненужное не волновало, не помогало и не мешало Зинаиде жить. Оно просто незаметно текло в сторону смерти.
При отсутствии потока секунд и часов, смерть просто поглядывала со стороны на Зинаиду, лишь иногда прикасаясь к ней холодной ладонью, но не звала за собой, не брала за руку и не вела в свои сырые глиняные чертоги. Восемь раз умирала Зинаида, и ни разу не умерла. Восемь жизней были подарены ей. Вполне возможно, что в прошлой жизни она была кошкой.
Зина дождалась, когда старушка отойдёт подальше, и откусила ещё тёплую, сладкую булку. Желудок, отвыкший за три дня от еды, возмущённо заворчал, приняв комок слипшегося, непрожёванного мякиша. Зина оставила было кусок для собак, вспомнила, что собак больше нет, и, доев булку, скорчилась от боли в животе. Она знала, что это ненадолго, что боль пройдёт, или забьётся куда-нибудь поглубже, став едва заметной. Иногда она думала, что нужно совсем перестать есть, но всегда находился кто-то, кто подсунет ей хлеб, яблоко, а то и кусок колбасы. И снова горело внутри, снова сердобольные люди давали ей повод для боли. И снова смерть смотрела безразлично.
Первый раз Зина умерла, не успев родиться. Не выспавшаяся акушерка, ночная смена в роддоме, родовая травма головного мозга. Врач, с виноватым видом говорящий безутешной матери непонятные медицинские термины, страшные в своей непереводимости на нормальный язык. Росчерк на бланке, последний взгляд, брошенный на фасад больницы, слёзы горя, предательства и облегчения. Ничего этого Зина не знала, она даже не думала о маме, она считала себя частью дома с серо-зелёными панелями, запахом хлорки, длинными, плохо освещёнными коридорами, с матрасами, пахнущими мочой и потом, заселённого людьми в белых халатах и призраками. Призраками детей. Призраками пародии на детей, и она была одной из них.
И ещё было окно, за которым зелёное сменялось красно-жёлтым, потом белым. И снова и снова, пока дом не устал от выросшей девочки. Она почувствовала это и ушла сама, не дожидаясь, пока её отвезут в другой такой же дом, где она и просуществует, пока не закончится для неё смена цветов за окном. Ушла, не оглянувшись и не попрощавшись.
| Все записи автора | 12 |
Женщина от сорока до пятидесяти
Уже два часа я ищу женщину в возрасте от сорока до пятидесяти. Не подумайте ничего такого. Я мог бы искать парня от двадцати до тридцати или, не дай Бог, девочку от шестнадцати до двадцати. Но сегодня у меня именно такая задача.
В принципе, женщины такого возраста не большая проблема, их сверстники-мужчины намного хуже. Или дутые индюки или алкаши. Не все, конечно. Попадаются вполне адекватные личности. Дело в том, что мужчин сложно застать дома в два часа дня. Они или работают или бухают. Женщины чаще бывают дома. Для мужчин нет аналога слова «домохозяйка».
Сегодня неудачный день. То ли магнитные бури, то ли иные аномалии. Такие дни бывают. Народ тупит повально и синхронно. В такие дни лучше с бутылкой пива сидеть в кресле и тупить вместе со всеми, но сроки поджимают. А срокам начихать на энергетические возмущения, происходящие в космосе.
В общем, статистика за последние два часа такова: пройдено семь стодвадцатиквартирных домов или сто шестьдесят восемь этажей, открыто умелыми ручками сорок два кодовых замка (всегда хотел узнать, зачем их ставят, если у семидесяти процентов замков код 38). Нажато восемьсот сорок звонков. Найдено восемнадцать женщин подходящего возраста. Возраст-то подходящий, а вот женщины нет. Половина возомнила о себе бог весть что, не собираясь спускаться со своих божественных небес, чтобы пообщаться с каким-то мною. У двоих в зрачках плескался алкоголь, у четверых что-то там горело на плите, одна болела гриппом, а одна была полной дурой, о чём я прочёл в её глазах.
И вот очередная дверь. Жму на звонок, уже ни на что не надеясь.
– Кто там? – спрашивает приятный голос.
– Соцопрос, – придаю голосу бархатистость и просительные нотки. Чтобы не спугнуть.
– Сейчас.
Дверь открылась, и предо мной предстала мечта моих безнадёжных двух часов. Женщина от сорока до пятидесяти! Дама в несвежем халате и с помятой причёской
– Здравствуйте, – говорю я.
– Ну? – отвечает она.
– Я извиняюсь, не могли бы вы уделить несколько минут. Я представляю кампанию такую-то, которая проводит опрос на тему потребления молочных продуктов.
– Ну! – соглашается она.
– Я могу узнать, сколько вам лет?
– Нет!
«Начинается»
– Да я же не свататься, – пытаюсь шутить я. – Скажите ваш возраст, пожалуйста.
– Зачем вам?
– Понимаете, мы ищем людей определённых возрастных категорий. Вы, скорее всего, мне подходите, но хотелось бы наверняка. Сколько вам?
– Какая разница. Не скажу.
«Дура, блин. Ладно, потом спрошу»
– Хорошо, – соглашаюсь я. – Скажите, что вы покупаете кисломолочные продукты?
– Я вообще молочное не того…
Такой ответ меня не устраивает.
– За месяц покупали что-нибудь из кефиров, йогуртов или десертов?
– Ну, да. Наверное.
– Скажите, какие марки кефира вы покупали за месяц?
– Да я же говорю, что я молочное не очень.
«Ты что, тупая?»
– Но кефир покупали?
– Покупала.
– Какие марки покупали?
– Ряженку.
«Ты что, идотка? Ты слышишь, о чём тебя спрашивают? Засунь себе ряженку свою в дупло!»
– Ну, понятно. А кефир?
– Что кефир?
– Кефир какой покупали?
Её взгляд мутнеет, мысли пытаются найти нужное место в голове. В пустой, блин, башке. При иных обстоятельствах я бы вежливо распрощался, но перспектива лазить по подъездам ещё два часа совсем не вдохновляла. Ладно, дожму.
– А зачем вам?
– Опрос.
– Понятно. Ну?
– Какую марку кефира вы покупаете?
– Я же сказала, что я молочное не люблю.
« Я тебя спрашивал, что ты любишь?»
– Ясно, просто назовите марку кефира, который вы покупаете, если покупаете.
– Я не пойму, для чего это?
«Сука!!!»
– Это информация для производителей. Их интересует, чем пользуются люди?
– И что?
«И ничего! Убей себя, овца!»
В мыслях с огромным наслаждением бью её кулаком в зубы.
– Пожалуйста, назовите марку кефира.
– Какую марку?
– Которую покупаете.
– Марку?
– Да, марку кефира.
– А я знаю, какой я покупаю? Разный покупаю. Мне всё равно. Кефир и кефир, я что смотрю?
– «Заречье» покупаете? – подсказываю я.
– Наверное. Какая разница.
Обвожу в анкете «Заречье». Впереди ещё около двадцати вопросов. Не считая, конечно, страшных таблиц по имиджу марок, которые никто никогда не спрашивает.
– Как часто покупаете кефир?
– Не часто. Я же сказала…
– Ну, раз в неделю, раз в месяц…
– Не знаю. А зачем вам?
«Сочный матерный монолог»
– Раз в месяц покупаете?
– Не знаю.
Обвожу «раз в месяц».
– Где обычно покупаете кефиры?
– Везде.
«В п…де!»
– В смысле?
– Откуда я знаю где? Везде
Обвожу «супермаркет».
– А зачем это всё? – в её взгляде попытка понять, зачем это всё.
«Оно тебя е…т, зачем?! А!!!!»
– Надо.
– Фигнёй занимаетесь. Делать вам нечего.
«Иди на х…!»
– Это моя работа.
– Тоже мне работа.
– Какая есть, сами знаете, как сейчас с работой.
Давлю на жалость, не вникая в подробности, что зарабатываю в три раза больше, чем она и её ублюдочный муж вместе взятые.
– Это да, – соглашается она.
– Девушка, – я всех женщин называю девушками, даже древних пенсионерок. Им нравится. – Давайте я сам заполню анкету, а вы контролю просто подтвердите, что я вам мучил полчаса.
– Контролю?
– Ну, да. У нас есть люди, которые нас контролируют.
– Не надо меня контролировать.
– Они не вас, они меня…
– И что?
– Скажите, как ваше имя?
– Зачем?
«Сдохни, тварь тупая! Дегенератка! Имбицилка!»
– Чтобы подтвердить, что я вас опрашивал.
– Я подтвержу.
– Можно имя узнать?
– Чьё?
«Стреляю ей в живот, достаю нож и перерезаю горло, танцую на окровавленном трупе»
– Ваше.
– Зачем?
«Самурайский меч симметрично разделяет её на две половинки, лестничная площадка залита кровью».
– Надо.
– А что мне за это будет?
– Небольшой презентик.
– Какой?
– Увидите.
– Лида. Лидия Павловна.
– И номер телефона, если не проблемно. Вам могут перезвонить, спросить, опрашивал я вас или нет.
– Нет, телефон не дам. Зачем вам?
«Гнида безмозглая! Сдохни в муках! Чтоб тебя геморрой сожрал, мудачка!»
И тут я вспоминаю, что забыл возраст уточнить.
– Ладно, Бог с ним, с телефоном, скажите, сколько вам лет?
– Не скажу. Какая разница.
– Ну, пожалуйста. Это для статистики.
– Ладно. Тридцать восемь.
Я во время схватился за перила, чтобы не упасть. Я выжат, как лимон. Эта вурдалачка выпила из меня все соки. А возрастом просто распяла.
– Да? – удивляюсь я. – А по виду не скажешь.
– Правда? – тупая улыбка расплывается на её харе в ожидании комплимента.
– Правда. Я думал, вам под пятьдесят.
Разворачиваюсь и иду вниз по лестнице, чувствуя, как эта дура прожигает мне спину немой ненавистью.
– А презентик? – неожиданно слышу сзади.
Я поворачиваюсь к ней и старательно выговаривая каждое слово, говорю:
– Х… тебе, а не презентик. Ты мне по возрасту не подходишь.
| Все записи автора | 12 |
Исповедь графомана
Развелось тут писателей! Каждый норовит составить слова из букв, предложения из слов, и рассказы из фраз. Не задумываясь, зачем, и нужно ли это кому-нибудь. Лучший вариант для начинающего бумаго-, вернее, уже, мониторомарателя, если его стряпня придётся не по вкусу и недремлющие тролли изрядно потреплют нервы и отобьют всякую охоту заниматься литературой. Такого горе-писателя можно считать спасённым. Он сможет попробовать себя в других сферах искусства – плести макраме, делать табуретки или танцевать фламенко. Что тоже не есть хорошо. Почему? Об этом чуть позже.
Тот же, чьи пасквили нашли своего читателя, хотя бы даже одного, обречён. Похвала – худшее, что есть для писателя. Он сразу начинаем мнить о себе всякую чепуху, строить далеко идущие планы, подсчитывать будущие гонорары, купаться в лучах будущей славы. Тиражи, творческие вечера, фамилия в титрах бестселлеров, томные поклонницы, дача в Переделкино. В принципе, в этих фантазиях ничего плохого нет, вот только, возвращаться потом к реальности досадно и обидно. Издательства в лучшем случае деликатно пошлют подальше, в худшем – предложат написать какую-нибудь белиберду в угоду массовому читателю. И твоё имя затеряется в тысяче таких же пахарей пера, строчащих попсу для скучающих таксистов и домохозяек. Совсем не то, о чём мечталось – стать светочем для непутёвого народа. Народу светочи ни к чему. Во всяком случае, такова позиция издательств. Да и народа тоже.
Это одна сторона вопроса.
Другая же заключается в том, что…
Чем нас привлекают цирковые фокусники – Акопяны, Коперфилды и всякие прочие Кио? Почему завораживает ловкость рук и никакого мошенничества? Тем, что мы не знаем секрета волшебства. Понимаем, что чуда нет, что это дело техники и длительных тренировок. Но пока не узнаем секрет, будем, раскрыв рот, глазеть, как из уха достаётся наковальня, а из порванной карты возникает белоснежная скатерть. И сам иллюзионист будет казаться нам магом и волшебником. Но ведь на самом деле, он самый обычный человек, для которого чудо – всего лишь работа.
Точно так же раньше смотрели на писателей. Раньше – это когда у каждого не было под рукой печатной машинки в виде компьютера. Все эти деятели искусства казались нам чем-то особенным, какой-то иной расой, владеющей секретами своих фокусов, с помощью которых они пишут книги, оратории и картины. Простому обывателю внушалось, что ему это вообще не под силу, даже и не пытайся. Каждого писателя называли великим, гениальным, на крайний случай – талантливым, тем самым отгораживая нас, простых обывателей от мира искусства. И мы даже не пытались. Куда уж нам, сирым и убогим. Даже до подножья Парнаса подходить неловко было.
Но на самом-то деле, от нас просто утаивали секреты этих фокусов.
Как оказалось, всё очень просто. Бери и пробуй. И пробуют. И получается у многих. И не хуже, чем у тех, признанных. Некоторым, конечно, не дано. Но это уже вывихи физиологии. Чтобы танцевать в балете или петь чисто и красиво, или прыгать дальше всех, нужно иметь врождённые данные. Так же и в искусстве. Но, думаю, при упорных тренировках, и у них получится. Только таких тролли сразу в колыбели душат.
Опять я от темы ушёл. Не о том хотел сказать. А о том, что если хочешь наслаждаться произведениями искусства – не занимайся искусством. Как только заглянешь на кухню, и посмотришь как и из чего это делается, а если ещё и парочку рецептиков сопрёшь, так сразу любое блюдо становится пресным и не таким вкусным. Очарование проходит. В книгах читаешь уже грамматику, орфографию и стилистику, в музыке слышишь бемоли и бекары и мысленно расставляешь по местам скрипичные ключи, в картинах видишь мазки и смешение колеров. Понимаешь, что резчики по дереву работают не кухонными ножами, а специальным набором всяких ковырялочек, что у фокусника туз в рукаве прятался, а кролик за специальной перегородочкой. Пелена таинственности развеивается, как улетучился ореол инопланетности с легендарных Дип Пёплов и Назаретов, после того, как они стали колесить с гастролями по Мухосранскам средней полосы. И любой более-менее грамотный гитарист повторит соло Блэкмора не хуже самого мэтра, а опытный маляр нарисует точную копию любой картины. И понимаешь, что умение писать книги ничем не круче виртуозности фрезеровщика шестого разряда. Вот только фрезеровщик делает материальную полезную шестерёнку, а писатель только словоблудствует, вызывая в мозгах тоску и внося смуту. А плохой писатель вообще ничего не вызывая и не внося, за что их их и любят издательства и домохозяйки.
И вот, остаёшься у разбитого корыта. С одной стороны, не имея тонкой натуры и набора необходимых знаний, никогда не станешь великим и гениальным, а с другой – теряешь читательскую девственность и уже не восхищаешься книгами когда-то любимых авторов, ибо видишь в них всего-навсего умело состряпанную поделку.
Зачем я излил этот поток сознания? Причина проста – графоманство. Понимаю, что писатель я никудышный, а писать всё равно хочется. Хоть что-нибудь, хоть пару слов накропать. И в сет выложить. Чтобы похвалили. Или поругали. Лучше бы поругали. Лучше бы в самом начале меня сожрали тролли.
| Все записи автора | 12 |
Сны незнакомых слов
Егорка рассматривал, как большая зелёная муха тыкалась в грязное треснутое окно, то ли пытаясь вырваться на свежий воздух, то ли желая убить себя, устав от кислого застоявшегося воздуха, полумрака и отсутствия еды. Егорке стало жаль бедолагу, и он размазал её пальцем, оставив на стекле жирную полосу. Лишившись развлечения, Егорка уставился в окно и принялся думать про хрупкость мира и призрачность жизни. Мысли его были просты и односложны, ибо в свои тридцать два года он имел разум пятилетнего ребёнка. Размышлять на такие темы оказалось непросто, и он хмурился, сдвигал брови и напряжённо шевелил губами, пытаясь подобрать нужные, но незнакомые слова.
| Все записи автора | 12 |
Сирота Федот
Когда Матрёна Гаврилинчиха отдала Богу душу, домовой Федот, живший за печкой, решил не задерживаться в хате. Делать там всё равно уже нечего. Никто уже не вселится в эту перекошенную глинобитную халупу, крытую прелой соломой. Похорон ждать он тоже не собирался – поп придёт с кадилом, икон понавешают, свечи церковные жечь начнут: какому домовому такое понравится.
| Все записи автора | 12 |
Неизбежность хэппи-энда
Сегодня посетителей было трое.
Утром прибежала дочь. Посидела пару минут на стуле, сложив руки на коленях. Он не открывал глаза. Просто лежал и слушал, как она сидит.
– Пап, ну я побежала, ладно? Меня друзья ждут.
Потопталась нерешительно на пороге и выскочила. Её удаляющийся смех он услышал за окном.
Затем пришла жена. Потрогала лоб, поправила причёску, погладила по щеке. Тоже тихонько посидела возле кровати. Он знал, что слезинка стекает по её щеке, и даже затаил дыхание, чтобы не спугнуть её. Затем зазвонил телефон. Она вышла в коридор, но он всё слышал.
– Да, я в больнице. Не могу. Сейчас не могу. Ну, потерпи, я скоро приеду. Не будь эгоистом. Он всё-таки мой муж, и я прожила с ним двадцать лет. Не смей такое говорить, мерзавец. Ну, хорошо, я еду. Вино? Хорошо, куплю.
Она вернулась в палату, поцеловала его в жёлтый сухой лоб, поправила одеяло и ушла.
Потом пришла боль. Сначала осторожная, лёгкая, как ветерок, пробежала, проверяя поле боя. И, убедившись, что ей никто не противостоит, захватила всё тело. Но он и ей не открыл глаза. Просто лежал, слегка дрожа, и слушал боль. Она говорила с ним на страшном, незнакомом языке, но он улавливал все эмоции, все интонации её речи. И ждал, когда она выговорится и умолкнет. Или когда придёт санитарка и сделает ему очередной укол обезболивающего.
Но пришёл врач. Сел рядом, пощупал пульс.
– Я знаю, что ты не спишь.
Он открыл глаза и посмотрел на доктора. Наверное, новенький, потому что никогда раньше здесь не появлялся. Лысоватый коротышка с пухлыми пальцами.
– Доктор, скажите, сколько мне осталось. Я устал.
– Не нужно об этом. Глупая тема. Мне не нравятся такие саморазрушительные вопросы. Могу сказать только одно – хэппи-энд неизбежен. Всё будет хорошо. Поверьте мне, как специалисту. Всё будет хорошо.
Больной попытался улыбнуться этой издёвке, но боль не дала это сделать.
-Да, уж, всё будет просто зашибись. Я одной ногой в могиле. Всё будет здорово! Жена уже крутит роман, и её новый хахаль будет стоять в сторонке от похоронной процессии и с нетерпением ждать, когда вдова освободится. Что может быть лучше? Идеальный хэппи-энд.
– Всё совеем не так. Посмотрите, вся жизнь – череда хэппи-эндов. Любая неприятность когда-нибудь заканчивается. А конец неприятностей – это что? Вот видите! Так что, не отчаивайтесь. Я помогу. Я просто мастер хэппи-эндов. Вставайте, я кое-что покажу.
– Очень смешно. Доктор, я лежачий больной. Моим пролежням больше лет, чем вам.
– Пролежни – не повод валяться в постели. Пролежни – это следствие. Давайте, вставайте.
И тут больной почувствовал, что может стать на ноги и даже идти. Он осторожно скинул ноги с кровати, тут же нащупал тапки, о которых уже давно забыл.
Доктор помог больному встать, придерживая под локоть.
– Вот видите, всё получилось. Моя терапия безотказна. Я дока по таким тяжёлым случаям. Так что не отчаивайтесь. Пойдёмте со мной. Как боль? Прошла?
Чёрт, боли не было. Ни одна клеточка тела не корчилась под пыткой. Она ушла так, что больной и не заметил её отсутствия.
Они вышли в коридор, прошли мимо шляющихся пациентов, спустились по затёртой сотней тысяч ног мраморной лестнице и вышли в больничный двор. После двух месяцев затворничества в стенах больницы, солнце казалось слишком ярким, небо пронзительно голубым, а листва на деревьях безудержно зелёной. Он даже защурился от таких ярких красок.
– Вы здоровы, – сказал доктор и пожал руку. – Это ли не хэппи-энд? Разрешите откланяться. Меня ещё ждут несколько тяжелобольных. Счастливо вам. Вот ваши вещи.
Он широко улыбнулся, протянул спортивную сумку и вернулся в больницу.
Бывший больной пошёл к воротам, оглянулся, прощаясь с клизмами, градусниками и пилюлями, и направился к скамейке под кустом сирени.
Интересно, что там в сумке. Уже забыл, какие вещи были на нём когда ложился в больницу.
Он открыл сумку и достал обруч, обклеенный фольгой. Следующим показалась небольшая арфа. Он повёл по струнам пальцами, извлекая из инструмента звон степных колокольчиков, жужжание пчёл над гречишным полем, гул битвы и шум ливня. И наконец, на дне сумки лежали два крыла: большие белоснежные, с перьями маховыми, пухом и подпушком, тяжёлые, основательные, слегка примятые от лежания в сумке.
Он поднял выпавшую на землю бумажку.
Для новичков. Инструкция по пользованию нимбом, арфой и крыльями. Дальше на картинках было нарисовано, куда надевать обруч и как прикреплять крылья.
Ему вдруг стало смешно. И легко. И свободно. Ощущение настоящего хэппи-энда. Хеппи-энд неизбежен. Для всех. Это так прекрасно! Это было лучшее, что случилось с ним за всю жизнь.
©goos
| Все записи автора | 12 |
При использовании материалов данного сайта активная ссылка на ресурс обязательна
Войти
Категории текстов
- Без темы (276)
- Обзорные (101)
- Сценарии к фильмам (60)
- Слоганы (49)
- Рассказы (214)
- Искусство и Культура (142)
- Здоровье и Образ жизни (125)
- Отношения (154)
- Общество (149)
- Дом (87)
- Бизнес (91)
- Товары (57)
- Техника и Технологии (86)
- Наука (93)
- Специализированные (105)
- Отдых и Развлечения (88)
- Религия (117)
- Спорт (55)
- Переводы (48)